Опыт развития учебной самостоятельности во «Второй смене» Новой школы

Дмитрий Зеливанский, руководитель тьюторской службы, ОАНО «Новая школа»

(выступление на конференции  Смешанное обучение 2019)

Зеливанский Дмитрий: Коллеги, добрый день. Я начинаю. Меня зовут Дмитрий  Зеливанский. Я руковожу проектом «Вторая смена» в Новой школе. Ещё я руковожу здесь Тьюторской службой — это одна из моих ипостасей.

Поговорим про «Вторую смену». Я так понимаю, что большинство присутствующих — это педагоги, правильно? Нет, давайте тогда, сколько учителей? (ответы из зала) Родителей? А ещё какие-то целевые аудитории неопознанные? (ответы из зала) Смотрите, я вам сейчас покажу презентацию о «Второй смене», которую показываю на родительском собрании. После этого мы с вами обсудим, вы мне позадаете вопросы, которые учителя мне ещё не задавали. Мне как раз тоже будет интересно.(на экране демонстрируется презентация проекта)

 Итак, что это за проект? Коротко, что это такое?  Мы проводим уроки по базовой программе, которая начинается в обед, в среднем. У нас гибкое расписание, в том смысле, что ребенок может ходить или не ходить, что-то выбирать, что-то менять. Мы проводим курс «Умение учиться» на входе, у нас есть тьюторское сопровождение. Дети, которые учатся во вторую смену, учатся со всеми детьми первой смены, то есть участвуют во всех мероприятиях и трактуются как наши обычные дети.

Поступление сюда по другим критериям: мы допускаем пробелы в знаниях, то есть экзамены по русскому и математике не такие сложные. Но у нас обязательно, если ты поступаешь с каким-то пробелом, обязательно его нужно восполнить и закрыть за первые 2-3 триместра. Зачем мы это делаем? У нас в какой-то момент появился большой конкурс в школу, а школа переполнена и после обеда запланированы дополнительные занятия. Мы и решили, а почему бы нам  не сделать основные, раз так много ребят хотят у нас учиться? И отсюда появилась идея.

Основная ценность или какая наша ключевая задача — это развитие самостоятельности и умения учиться. Когда я говорю с родителями, я чётко им транслирую: «Если вы хотите, чтобы у вас была продвинутая математика по ЕГЭ и так далее, то это не к нам. Мы занимаемся тем, чтобы дети могли самостоятельно жить и учиться».

 Для кого? Здесь   несколько критериев, которые тоже надо уже переосмыслить: кому это пойдет на пользу или кто здесь преуспеет? Пройдёт первый год, и мы к этому отнесемся покритичней, потому что поступили, конечно, разные дети.

Как устроен день? В первой половине дня у детей есть возможность прийти в школу с 9 утра и заниматься какими-то своими делами, в том числе: консультации, тьюториалы, проекты, какая-то самостоятельная работа. Уроки, спорт, искусство, технологии у нас проходят по желанию и вместе с первой сменой — кто хочет ходит, кто не хочет, тот не ходит. Потом начинается блок уроков. Уроки обычные: обычное расписание ребёнка из 6, 7, 8 или 9 класса. Оно разбито на весь день.  Это вот расписание на весь день всей второй смены (показывает слайд).

Как я уже сказал, ученики второй смены — обычные ученики Новой школы, пользующиеся всем тем, что есть здесь в школе. Они могут посещать дополнительные занятия, которые организуются для учеников первой смены, у них есть выезды, поездки, конференции и так далее — все, что у нас здесь проходит. Они участвуют во всем.  У нас есть тьюторы. Тьютор сопровождает ребенка во всех вопросах: помогает решать любые задачи, проблемы, которые у ребёнка возникают, встречается с ним раз в неделю, в среднем. Ребёнок может выбирать: чаще или реже. Все то, что мы здесь дополнительно делаем: у нас есть информационная система, которой дети пользуются, библиотеки и так далее.

 Отношения с родителями: они у нас здесь особенные, мы о них чуть позже поговорим более детально. Мы родителей поддерживаем: проводим курсы и обучаем, как быть и жить в нашей непростой среде.

 Оформление у нас в этом году было такое, что дети оставались в своей школе приписанными, ходили на семейную форму и там сдавали аттестацию, а к нам приходили на занятия. В планах мы планируем их перевести со следующего года и проводить аттестацию у нас. Сейчас над этим работаем.

 Во второй смене есть много свободы, вплоть до возможности не ходить на уроки, не делать домашнюю работу. Это выбирает ребёнок. Но у нас достаточно жесткие требования по аттестации. То есть, если ребенок не тянет, условно, у нас есть два и больше предмета с академической задолженностью, то мы расстаёмся, если мы видим, что для ребёнка среда не подходит и никак он в эту самостоятельность не включается.

 Стоимость — со следующего года будет 63000 в месяц. Это без питания. А вы думали, что 630 000 в месяц? Надо подумать. Может нам нужно поднять? В это включено посещение дополнительных занятий. Мероприятия, которые у нас платные, идут со скидкой.

 Про поступление. У нас сегодня, как раз, идут вступительные испытания, мы проверяем математику и русский, но не на уровень, а на базу. То есть просто, что у ребенка есть база. Смотрим на умение учиться, навыки коммуникации и общаемся с родителями и ребенком индивидуально, смотрим, насколько они понимают этот подход.

 Правила. Во-первых, у нас в школе есть определенная культура взаимодействия. Она подразумевает уважительное отношение ко всем участникам процесса во все стороны. То есть ученика к ученику, ученика к учителю или учителя к ученику, родителя к ученику, к педагогу. Это очень важно. И мы родителей сразу предупреждаем о том, что у нас нет клиентской позиции, когда родитель приходит и говорит: «я вам плачу деньги — делайте, что я говорю». У нас не так. Мы находимся в экспертной позиции и, мы понимаем, как нам работать, и мы согласовываем свою работу с родителями.

 Ещё раз про то, что можно не посещать уроки. Почему это было введено изначально? Потому что мы понимаем, что после обеда у детей есть свои какие-то занятия, которые у них уже идут. Мы уважительно относимся к их интересам, и ребята могут организовать свой день и свою неделю так, что они какой-то день себе освобождают для каких-то своих занятий. Досрочно сдают или консультациях или еще как-то предметы, которые у них выпадают, и уроки пропускают. Мы к этому относимся спокойно. То есть мы смотрим не на процесс, мы смотрим на результат. Обязательно работать на уроках. Это тоже такой интересный ход, который позволяет сделать все уроки рабочими. У нас нет проблем с дисциплиной. Почему? Потому что не хочешь работать, что-то тебе мешает, ну, иди отдыхай. Не нравится тебе учитель, и, что бы то ни было, спокойно возьми план-задание на ближайшее время, занимайся сам, но на контрольную ты должен приходить.

 Кто отвечает за понимание на уроках? (ответы из зала) Мы приучаем ребят к тому, что за понимание свое они отвечают сами. У нас нет плохих учителей. Учитель плохо объясняет? Ну, и ладно. У тебя есть 15000 других способов это понять. Занимайся. Не отпускай учителя. Пусть объяснит, пока ты не поймёшь, приди на консультацию.  То есть эта самостоятельность или более профессиональная субъектная позиция ребёнка в учении, — она у нас заложена.

У нас есть ограничение, что нельзя играть в гаджеты в школе, и самое сложное, я его, конечно вынес в конец, —  есть можно только в столовой.

 Родительская позиция. Если мы говорили про развитие самостоятельности, здесь мы немножко отличаемся от классики: родителю нельзя заниматься детской учёбой. От слова «вообще». Это то, что сложно доходит, и мне приходится на родительских собраниях раз 15 с разных сторон про это говорить. Отвечать на вопросы. «А если у него 2? А если что?»  Нет причин, по которым родитель подходит к ребенку и влезает в эту тему, — у него есть темы, у него есть тьютор, у него есть школа. Родитель видит в информационной системе все, что происходит с ребенком: тут же ему поставили оценку, тут же приходит уведомление или какое-то ему замечание написали, он видит все. Но к ребенку он относится как: «Так, это твое дело, я знаю, ты разберёшься и справишься, я ничего не знаю, не понимаю, я сам давно учился, у меня куча своих дел, у меня вообще сериал сейчас начинается, иди и сам занимайся. Не получается — у тебя там толпа народу: учителя, тьюторы. Пусть они с тобой учебой  занимаются». И да, мы понимаем, что у детей будет не получаться. Дети ошибаются, у них не получается, у них будут провалы. Мы знаем, что по нашему опыту, в таких свободных пространствах у большинства детей сразу идёт провал. То есть у них у всех в первом триместре успеваемость снижается. Мы об этом говорим на входе. Естественно, что следует вопрос: «А когда же она нормализуется?» По-разному. Эта кривая у всех разная. И да, есть дети, которые не выплывают. Поэтому, если для вас самостоятельность не такая ценность, как для нас, не надо к нам приходить. Мы будем бороться до последнего, чтобы ребенок сам стал хозяином, владельцем своей учебы, в какой-то момент взял ответственность на себя. И когда они не успевают, когда у них появляются какие-то проблемы, мы, во-первых, мониторим это очень плотно: каждую неделю ребенок  встречается с тьютором — он смотрит, у него там получается ли, есть ли какие-то проблемы. Мы надеемся на самосознание: «Ты видишь, что у тебя по литературе? Ты понимаешь, что у тебя с этим?» И ничего не говорим в плане «Срочно иди что-то делай». Нет. Мы задаем вопрос: «Ты понимаешь, что делать? У тебя есть ясность?» Если он не понимает, то мы помогаем ему понять. Раз за разом они осваивают возможности и ресурсы, которые есть в школе, для того чтобы как-то продвигаться. 

 С родителями мы работаем. Кроме того, что я сказал, что мы выдавили и отправили, — понятно, что это создает огромную тревожность. У нас на входе в сентябре есть интенсив для родителей о том, как жить и работать с подростком. У нас 8 встреч, за которые мы рассказываем коротко возрастную психологию, все, что происходит с ребёнком, и нашу позицию — как и почему мы действуем. То есть те, кому надо, получают все ответы на все свои вопросы. Если этого не хватает, можно в любой момент написать или позвонить тьютору и задать любой вопрос по всему. Учителю можно задать любой вопрос. Мы готовность к этому проверяем на входе, для этого специально  делаем собеседование. И более-менее процентов на 80, может даже чуть больше, родители к нам приходят наши, которые разделяют наши ценности. Это ключевой момент, и там написано на последней строчке, — мы очень жёстко об этом говорим, что ценности семьи и школы должны совпадать, если они не совпадают, а мы это уже проходили, — у ребёнка начинается кризис, и он не понимает, почему в школе так, а дома иначе. И, естественно поскольку у нас среда более свободная и мягкая, положительная, то родители, которые прессуют, толкают, требуют, становятся для него в более негативной позиции и начинается конфликт, а нам этого не надо. Для нас важнее, чтобы в семье было все хорошо. Мы не спасаем детей от родителей.

 

Что у нас сегодня? Это 4 класса, с 6-го по 9-ый, 45 детей, там есть распределение. По итогам года у нас 90%, на сегодняшний день, остались, и 10% ребят нас покинули — они не справились по тем или иным причинам. Не справились большинство — это старшие классы, которые…это тяжёлый случай. Мы видели детей, которые сами ничего не могут делать: попав в ситуацию, когда их не заставляют, они просто не знают, как с собой справиться. У нас есть в начале период разморозки, или «расшколивание» его называют. У некоторых он был такой глубокий, что они просто… мы видели уже после первого триместра, что они ничего с собой не могут сделать. То есть это странная такая ситуация, не желаю никому этого видеть. Прекрасный парень, способный, и видно, что одаренный природой. Он смотрит,  говорит тебе: «Да-да, мне тут очень хорошо, мне очень нравится. Я хочу», но ничего не может сделать, не может себя заставить, никакой воли, никакого интереса — убито всё. Есть три человека, которые скакнули 2 года за год, успешно. То есть те, которые уже сдали уровень по всем предметам за прошлый год и за этот. И один человек в процессе, который ещё переходит.

Всё. Теперь давайте вопросы и ответы.

 

Зеливанский Дмитрий отвечает на вопросы из зала

 Вопрос: Здравствуйте, спасибо за презентацию. У меня к вам вопрос: правильно ли я поняла, что самостоятельность у учащихся формируется в какой-то мере достаточно стихийно, потому что им дали эту свободу, им как-то с этим взаимодействовать, строить свой план учебный, допустим, не план, а стратегию самообучения в том числе. И также про этого ученика, которого вы привели в пример, у которого с самостоятельностью всё плохо…  Как с ним взаимодействовать? То есть на нём что, всё, уже закончено с учебной самостоятельностью? И возможно ли это обучать?

Зеливанский Дмитрий: Ужас, да? По-нашему — да, закончено. Вы называете это — стихийно. Я в общем-то не вижу стихийности. У него есть учебный план, у всех есть понимание. Есть ещё много деталей, о которых я не рассказал про процесс. Мы каждый триместр начинаем с презентации для классов по всем предметам учебного плана на триместр: учителя говорят, какие будут темы, когда будут работы, и он, если хочет уйти на индивидуальный план или не ходить, то согласовывает это с учителем и тьютором. Там не так, что прямо их бросили — и тони. Мы их поддерживаем и структурируем этот процесс. Но мы идём за их интересами.

 Вопрос: У меня вопрос следующий: вы сказали о том, что поступление во вторую смену, сами экзамены — не такие сложные. А программа, уровень сложности? Как?

 Зеливанский Дмитрий: Такая же, как в первой смене. Мы постепенно их приводим к такому уровню.

 Вопрос:. А есть шанс перейти в первую смену?

 Зеливанский Дмитрий: На общих основаниях.

 Вопрос: Сдать экзамены соответственно?

 Зеливанский Дмитрий: Да

 

 Вопрос: Здравствуйте. У меня два вопроса. Первый о невмешательстве родителей: ребёнок родителя может использовать как образовательный ресурс? То есть, грубо говоря, вы ведете политику, что родителю запрещено это делать. Ребёнок может сказать: «Пап, там я не понял, можешь мне объяснить?» Это первый вопрос. Второй вопрос: есть ли отличие вашей модели от классической школы-парк и если есть, то в чем?

 Зеливанский Дмитрий: Смотрите, мы, когда говорим о невмешательстве, речь идет прежде всего о контроле и о вменении каких-то норм. Запрета нет. Если у ребёнка есть какой-то запрос (это я вам обрисовал такую позицию специально утрированно),  родитель имеет право сказать, даже если к нему ребенок приходит и говорит: «Пап, я не понял». У нас папа имеет право легко сказать: «Иди и разбирайся». Он не обязан с ним садиться учиться. Если папа хочет, ему интересно, и это доставляет удовольствие всем — прекрасно. Это не нервяк такой, знаете, как обычно, что родители отвечают за учебу и вынуждены делать домашку, иначе беда. Да ради Бога, если у них удовольствие от совместной работы, и особенно если папа умеет делать так, чтобы ребёнок сам учился, а не из позиции «Вот сейчас расскажу тебе, как правильно жить, дурашка».

Про школу-парк: Вы знаете, я не так сильно знаком, чтобы ответить на этот вопрос. Не ко мне.

Вопрос: Как тьюторы взаимодействуют с детьми? Когда он понимает, что ребёнок выпадает: вот уже понятно, что ему сложно, он не справляется. Как? Как здесь строится работа? 

Зеливанский Дмитрий: Мы предлагаем более четко структурировать свои действия. Если обычно успешный ребёнок у нас как-то отпущен, сам структурирует свои процессы, то здесь тьютор ему предлагает: «Давай вместе сядем и посмотрим, когда ты что будешь делать, когда что будешь сдавать». И вот он составляет какой-то планчик. То есть работа с ресурсами, что ты сможешь сам, кого-то тебе надо привлечь, что у тебя получится, что нет. Ребёнок с помощью тьютора выстраивает себе более четкую структуру.

 Вопрос: Дальше же нужно этот план (плохое слово) отслеживать, как-то исследовать его?

Зеливанский Дмитрий: Конечно. Потом раз в неделю они встречаются: «Ну, как, что получилось, что нет?»

 

 Вопрос: Есть какие-то рамки для одного тьютора?

 Зеливанский Дмитрий: У тьютора сегодня, в среднем, 17 человек.

 Вопрос: И это все дети одной параллели? Или это разные?

 Зеливанский Дмитрий: Нет, это разные

 Вопрос: Тьютор — это учитель-предметник?

 Зеливанский Дмитрий: Обычно нет.

 Вопрос: Освобожденный от преподавания человек?

 Зеливанский Дмитрий: Да. Но у нас есть и учителя-предметники, которые на часть ставки работают как учителя, а на часть ставки — как тьюторы. Это отдельная выделенная функция.

 

 Вопрос: Я уточню по поводу плана: то есть, когда к вам попадает ученик, ему предоставляется полная свобода действий? Я имею в виду, самостоятельность воспитывается им самим? Я имею в виду, что тьютор — это некий коуч, который направляет? Либо никакой наставнической работы не ведется по организации времени? Только, когда возникают сложности?

  Зеливанский Дмитрий: Ведется, конечно. Во-первых, мы на входе проверяем готовность ребёнка к такому подходу. То есть мы не берём всех подряд, у нас для этого есть испытания специальные. И мы смотрим, насколько он уже зрелый, насколько он может. Вот только что я с ними проводил опрос сегодня… Я сажаю этих пятиклассников текущих, которые в шестой класс к нам придут, и начинаю задавать им вопросы: «Что во второй смене? А как ты? А что?» Они уже все знают про самостоятельность. Если в прошлом году приходили вот с такими глазами: «что это такое?» Сегодня, практически, 90%, сказали: «Да, я это смогу. Я для этого иду. Хочу попробовать себя более самостоятельным…». Естественно, что они не умеют. Мы понимаем, что это только пока фантазии. Но дальше на каждом шаге…То есть для нас здесь принцип какой? Учатся люди только на своем опыте, невозможно про самостоятельность рассказать или прочитать. Они, естественно, начинают, у них не получается, мы с ними обсуждаем, почему не получилось, что надо сделать по-другому. Они пробуют, и у них постепенно она вырастает. На сегодняшний день, можно сказать, что проект работает, и, действительно, в самостоятельности у нас прирост огромный. У нас родители некоторые в шоке. Мама пишет, что «вот этот мой карапуз, который ещё спать ложится с игрушкой…а уже: «мама, я сама, не надо мне ничего помогать с учёбой». И они справляются. Да, есть хорошие результаты.

 

 Вопрос: Как вы измеряете уровень самостоятельности?

 Зеливанский Дмитрий: По решениям. То есть это экспертные наблюдения, во-первых, по тому, как он справляется с задачами, все ли он успевает, нет ли у него задолженности, может ли он сам выбирать что-то. То есть отходит ли он от этого процесса и принимает какие-то решения, которые потом успешны.   Вот это вот основной компас. Причем смотрим не только на учебный процесс. У нас очень много неакадемического всего и тоже смотрим, как он там действуют. Плюс ещё делаем такие форматы типа рефлексивных кругов, когда смотрим, как они взаимодействуют друг с другом, как они коммуницируют. Для нас это тоже культура общения, это общение и сотрудничество. Это важный показатель. И он на эту самостоятельность и нанизан: насколько они нестандартные проблемы и ситуации способны решать, удерживать свою позицию и позицию другого.

  

  Вопрос: Разделено ли и то, что принято называть дополнительным образованием и общим образованием? Или это некая единая сетка? Например, классический набор школьных предметов в первой половине дня.

 Зеливанский Дмитрий: Большая часть кружков идёт во второй половине дня параллельно с уроками. И, если ребенок хочет пойти на кружок, ему надо идти вместо урока. Оно слеплено воедино. И у него есть право пойти на футбол вместо математики. То есть это часть его образовательной программы.

 

   Вопрос: Скажите, пожалуйста, для того чтобы самостоятельно учиться, нужно обладать навыками некими? Например, работы с текстом, рефлексировать. Входит ли это в задачи второй смены? Кто этим занимается? Кто помогает пятикласснику с этими инструментами?

 Зеливанский Дмитрий:  Спасибо большое. Я думал, что никто не спросит про самое главное. Во-первых, мы на входе смотрим. Один из экзаменов — смысловое чтение. Смотрим, насколько они могут сегодня на входе из текста что-то вытащить. А потом, в сентябре, у нас идёт интенсив, который так и называется «Умение учиться», где мы работаем, в принципе, над тем, над чем, по идее, должна была работать начальная школа, но она не поработала. Мы, действительно, принимаем здесь “инвалидов”, и мы их как-то реабилитируем, то есть, начиная от умения поставить задачу, задать вопрос, гипотеза,  проба, рефлексия — все это мы выводим в отдельный курс, где мы с ними, во-первых, обсуждаем, в принципе, зачем учиться, и они потом меня находят и спрашивают: «А почему в сентябре вы говорили нам, что учиться не надо?» У них это запало, потому что я их проблематизировал: «Зачем все это? Вот нафига вы тратите такую большую часть своей жизни?» И для многих это было настолько…«Как можно вообще про такое говорить? Как можно вообще такие вопросы задавать?» Они жаловались родителям, что «Нам там рассказывает Дмитрий Владимирович, что все это ерунда и учиться не надо». Но через это, через понимание смыслов, мы этот вопрос в них засунули так мощно — «Зачем это тебе?» А потом разными способами мы разделили учебные действия, чтобы они, в принципе, понимали, какой там процесс. Мы начали пробовать. Проговорили что-то про мотивацию, про интерес, то есть такие подходы приходится уже формате «не на каждом уроке», хотя у нас часть уроков тоже этому посвящено. В принципе, мы ведем отдельной такой полосой, вели в том году, в следующем хотим больше все-таки в уроки внедрить. Может, даже для новых сделать сентябрь такой, посвящённый именно умению работать с информацией, со смыслами, с текстами. Взять самое важное.

Интересно, что вопрос, который я ждал от учителей, — его нет. Может он и не нужен? «А как же учитель в этом бардаке?» Ну, ладно, тогда не расскажу. Слушайте, очень тяжело учителю в этом “бардаке”. Естественно, что нет учителей, которые заточены под такое и кто-то, кто вообще задумывался о развитии самостоятельности. Учителя приходят в эту профессию чаще всего за другим. И задача, когда не тебе надо на уроке у доски работать, а им, не тебе, надо звездить, и ты — не единственный источник знаний, а они могут сами… Очень было показательно, критично, когда ребенок приходит и говорит: «Мне не нравится этот учитель, я не могу с ним работать, я не хочу». И учитель должен сказать; «Ну, о’кей. Вот тебе программа. Иди сам. Приходи на консультации или на контрольные и сдавай». То есть прям скрипело очень, потому что, естественно, учителю хотелось сказать: «Кто он такой? Он не сможет сам. И кто я после этого?» Но мы через это проходили. Но это ситуация нормальная  — когда мы лично друг для друга не подходим. Не потому, что учитель плохой, полкласса на него молятся, а полкласса считают, что он — так себе. Ну, бывает. Без обид. Дети, действительно, уходят в самостоятельные процессы, потом приходят и успешно сдают. Они сомневались иногда, то, что многие дети в разных уровнях подготовки. И надо как-то заниматься с теми, кто…там же есть разные ситуации этой свободы. Например, я неплохо знаю математику, что я могу хотеть? Я могу хотеть так и оставить свой уровень: «не хочу я, пойду заниматься пением. Зачтите мне, я могу вам сегодня за весь год сдать программу и потом у меня кружок любимый». Это один вариант. Второй вариант: «Я хочу углублённо. Дайте мне больше заданий всяких олимпиадных». Есть третий вариант: «Я хочу прыгнуть в следующий класс. Мне хочется быстрее». И вот учителю надо с этим как-то справляться, что у него он часть занимается одним, часть другим. А кто-то вообще — такие дыры, что ему нечего вообще на уроке сидеть. У нас классы небольшие, до 18 человек, и как-то они справляются. Но на учителя нагрузка серьёзная, здесь другая парадигма, пересмотр всего этого.

 Вопрос: Скажите, у вас есть какие-нибудь курсы переподготовки учителей? И, вообще, есть ли если какое-то взаимодействие работы в коллективе? По сути, это же меняется и мышление учителя в первую очередь, и он уже потом свое мышление несёт детям.

 Зеливанский Дмитрий: Да, конечно. Мы попытались сделать курс такой на входе ещё в августе. Но, естественно, что они не понимали, что это такое и кто-то пришёл их учить. Поэтому просто был слив ресурсов в пустоту. А потом мы организовали еженедельные методические встречи, причем два раза в неделю, поскольку всех же сразу нельзя собрать, невозможно. У нас две одинаковые встречи, на которые надо приходить. И мы обсуждаем все эти процессы. Плюс какие-то материалы постоянно, плюс индивидуальный обмен опытом, межпредметного много всего стартует, по проектам мы стартанули.

 Вопрос: То есть, получается, только уже в процессе работы учителя учатся взаимодействовать с детьми?

 Зеливанский Дмитрий: Мы сейчас много обучаемся параллельно. У нас есть те, которые на разные курсы ходят, потом рассказывают, как можно. Мы хотим перестраивать: больше проектную деятельность вводить. Мы сейчас этим занимаемся много: межпредметные уроки, проектов тоже очень много. И вот разные люди, в разных сферах делают какие-то прорывы, а потом выносят на общее.

 Вопрос: Как проходят вообще уроки? Никто  у доски ничего не рассказывает? Формат дискуссии или как? В первой и во второй сменах.

 Зеливанский Дмитрий: Отличаются, действительно, форматы. Во второй смене у нас больше акцент на деятельностный подход: когда учитель меньше рассказывает у доски и больше дети что-то делают. Но это бывает по-разному, и не все учителя готовы все темы. То есть это не то, что жесткое требование: я хожу «Так, ты у доски уже больше 15 минут — слезай». Бывает по-всякому. 

Вопрос: Урок строится как?

 Зеливанский Дмитрий: Строится по-обычному. Вот деятельностный подход, если вы знаете, что учитель ставит задачу, а они потом по группам мучаются, как её решать. Ну, чаще всего так. Задаёт какое-то задание — они его готовят. По некоторым предметам они сами готовят уроки и потом проводят.

 Вопрос: То есть у доски он вообще ничего не рассказывает?

 Зеливанский Дмитрий: Да нет, рассказывает. Бывает и такое.

 Вопрос: Во второй смене каждый ребенок оказывается в своей точке образовательной программы, на своем уровне освоения? И, если это так, то как? Какие инструменты проверки знаний существуют? То есть, если это педагог — 18 индивидуально-образовательных программ нужно удерживать. Каким образом происходит вот это сверхкачество образования?

 Зеливанский Дмитрий: Во-первых, не оказывается, а может оказаться в своей точке, в любом стандартном классе так и есть. Если вы не берёте эту систему оценивания, а выводите по-честному, у каждого своя какая-то точка. Традиционно уровень оценивается стандартно контрольными работами. Есть какой-то общий поток, общая программа, которая идёт, и дети в отношении этой программы могут просто ходить на уроки, как в обычной школе, и её сдавать. Она ничем не отличается. Но, если я хочу куда-то вниз или вверх. Вниз — это у нас (у нас стобалльная система) 50 баллов. Потом приходит к учителю и говорит: «мне этот предмет неинтересен, я буду на 50 баллов, а мне интересно вот туда». А вот туда он приходит и говорит: «знаете, я сейчас в восьмом, мне биология нравится, а я хочу на девятом уже, — я уже восьмой более-менее понимаю». То есть мы организуем, что находится в девятом классе на уроке, а потом ещё приходит дополнительно занимается чем-то. Да, бывает так. И учителя, да, есть. Но это не все 18, в среднем, это 5 таких выделяющихся детей, а остальные как-то более к одному стремятся.

Вопрос: Все 18 пишут одну контрольную или тот, который на 50 баллов, — у него своя контрольная?

Зеливанский Дмитрий: Нет, все пишут одну контрольную в отношении общего уровня и получают свои баллы.

Вопрос: У меня два технических вопроса. Первый: ребенок выбирает курс или ребенок выбирает урок? То есть ребенок может на математику прийти на первый урок, потом четыре урока играть в футбол, потом прийти на 5-ый?

 Зеливанский Дмитрий: Может.

 Вопрос: Тогда вопрос такой: понятное дело, что у всех условных 18 человек может оказаться разный уровень и разный запрос к учителю как к эксперту. И, понятное дело, что одновременно отвечать на 18 разных вопросов как бы невозможно. Чем ещё наполнена образовательная среда урока для того, чтобы избежать этот конфликт?

 Зеливанский Дмитрий: Подождите. Если вы помните, я вам сказал, что у нас такой план, который дети видят, это план отбивочных работ. Вот он может не ходить, но он должен сдавать вовремя все свои обязательства.

Если он не выучил тему…то есть у учителя есть план, по которому он идёт, ребёнок говорит: «А я пропустил два урока» и задал вопрос по прошлому уже. Такой вопрос?

  Зеливанский Дмитрий: Вот это вот основная сложность, которая у учителя возникает. Что ему надо, действительно, вести урок. Но мы пришли к тому, что он все-таки идет по верхнему. Тот, кто отстаёт — это его задача. То есть он может ему дать какое-то задание — «восполняй свои проблемы». У нас есть консультации, на которые он может приходить к учителю и задавать вопросы, которые уже прошли, и он отстаёт. В том смысле, что идет общий поток, учитель занимается этим — «отстаешь? это твоя ответственность, ты ее восполни». Но не так что сейчас он останавливает, все сидят, и отвечают на вопрос, который уже все прошли.

 

 Вопрос: А кроме учителя на уроке присутствуют образовательные ресурсы какие-то?

 Зеливанский Дмитрий: Нет, у нас есть ресурсы электронные. То есть все, что существует. Мы когда  говорим, что «ты можешь не ходить», то прежде всего ему говорим: «вот ресурсы для обучения, ресурсы для проверки, пожалуйста, занимайся, вот на консультации ты можешь приходить». Они чаще всего электронные, бумажные. Им дают самостоятельно работать. «Можешь прийти, потом задать вопросы, если ты не понимаешь. Но это твоя ответственность».

Спасибо большое, коллеги.

Видео выступления смотрите здесь

 

Смешанное обучение в России